Алеку все это решительно не нравилось. Особенно теперь, когда родители известили его о своем незамедлительном возвращении в Институт из-за творящихся там беспорядков. Его оставили за старшего, доверили контролировать работу остальных сумеречных охотников (при поддержке Ходжа как старшего товарища, разумеется), а он так глупо провалился со всеми этими несанкционированными миссиями. И все из-за этой рыжеволосой девчонки, с которой вот уже который день таскался Джейс. Алек чувствовал, как внутри него закипает бешенство, когда думал о бесконечных нотациях от матери, которые ему придется выслушивать, хотя его вины в сложившейся ситуации не было. Это удел управленцев, отвечать не только за свои, но и за чужие решения.
Он пытался избавиться от скопившейся внутри агрессии при помощи усиленных тренировок, но со временем этого стало недостаточно. Алек мог сколько угодно отрабатывать удары на груше, стрелять по мишеням из лука и заваливать неопытный молодняк на маты, а легче не становилось. Джейс слишком увлекся спасением этой примитивной (разумеется, он помнил, что Клэри фактически не была примитивной и являлась сумеречной охотницей, но относиться к ней соответственно отказывался категорически) и решением ее проблем. А Иззи, конечно же, его поддержала. И не из соображений альтруизма, просто ей всегда нравилось нарушать правила, бунтовать против порядка. Она считала это интересным, когда как у Алека зубы сводило от череды последних событий. Ему не хватало обыкновенных институтских будней.
Ко всему прочему, этот ритуал, который им понадобилось срочно проводить при помощи Магнуса Бейна, одного из самых популярных, если можно так выразиться, магов в мире. Так глупо Алек не чувствовал себя уже давно. Он сорвался, не сумев себя проконтролировать, выставил на всеобщее обозрение свои чувства к Джейсу и подверг его смертельной опасности. Черт, как же это злило! Когда парабатай оказался в критической ситуации, Алека парализовал ужас, с которым он ничего не мог поделать. Зато Клэри, конечно, смогла. Она одолела демона, вызволила из его лап Джейса, пока он стоял в стороне. Опозоренный. Этот провал дался Алеку особенно тяжело. Наверное, он переживал этот момент мысленно уже добрую сотню раз, и с каждым разом становилось только больнее.
Удивительно, но этот день выдался спокойным. Никаких спонтанных миссий, форс-мажоров и даже типичных нападений демонов на примитивных. Алек старался избегать всех, поэтому заперся в своей комнате сразу после завтрака. Смотреть Джейсу в глаза после ситуации с демоном у него не получалось. Видеть Клэри не хотелось в принципе (он проклинал тот день, когда они столкнулись с этой наглой девчонкой, приносящей одни проблемы). Даже от компании Изабель он отказался, сообщив ей, что ему необходимо побыть какое-то время в одиночестве. Он любил сестру и только ей мог доверять по-настоящему, но даже она была бессильна в этой ситуации. Ее добрый, ласковый взгляд, участие и объятия сделали бы хуже, а попытки уверить в том, что они, как сумеречные охотники и неплохие, в общем-то, ребята, должны помочь Клэри вывели бы его из себя. Алек нуждался в душевном равновесии. И казалось, что достичь его он способен только наедине с самим собой.
Это было ошибочное умозаключение. Сначала Алек, конечно, попытался отдохнуть и просто заняться привычными делами. Он достал с полки книгу, развалился на кровати, попытался погрузиться в чтение. Ничего не вышло. Информация не откладывалась в голове, хотя он четырежды начинал читать главу с самого начала. Мысли витали слишком далеко, поэтому в какой-то момент он раздраженно откинул книгу на прикроватный столик и принялся рассматривать потолок. Кое-где виднелись трещины. Он знал их наизусть. Интересно, что скажут родители, когда вернутся? Алек представлял, как строга будет мать. В глазах отца наверняка проскользнут снисходительность и сочувствие, но он, как и всегда, отдаст бразды правления своей супруге и промолчит. Хотя Алек не хотел бы, чтобы за него кто-то заступался. От такого всегда чувствуешь себя еще более жалким. Раз ему предстояло ответить за произошедшее как самому старшему, то он собирался сделать это самостоятельно и принять любое наказание, если это потребуется. Алек даже начал мысленно составлять отчет – строгий, официальный, с соблюдением всех правил.
Чтобы не задавить себя окончательно, он решил выбраться на свежий воздух. Раз уж Нью-Йорку не угрожали демоны, прошлое Клэри Фрэй не вынуждало их мчаться к Безмолвным Братьям, Магнусу Бейну, еще Ангел знает к кому, то почему бы не пройтись по улицам, накрывшись руной невидимости? Алеку нравилось гулять в одиночестве, особенно по вечерам. Он постарался выбраться из Института незаметно, и ему повезло столкнуться только с Ходжем, который положительно отреагировал на идею прогуляться. Кажется, он заметил отношение Алека к сложившейся ситуации и, наверное, понимал причину.
Он бездумно шел вверх по улице, удаляясь от Института. Люди его не видели, да и он не обращал на них никакого внимания. Ему хотелось оказаться в парке, пройтись вокруг озера, может быть, посидеть где-нибудь в тишине. Погода располагала. Алеку с детства нравилась осень, но и против летнего тепла он ничего не имел. Однако планы резко изменились, когда он проходил мимо книжного магазина. Ради того, чтобы его посетить, он даже отказался от невидимости, хоть и чувствовал себя так немного некомфортно. Алек вдруг вспомнил, что в последний раз, когда он общался с Максом, тот показывал ему книгу примитивных японского производства. С картинками. Они давно не виделись, так что неплохо было бы сделать брату какой-нибудь подарок. Вот только Алек не учел, что это нелегкая задача, отыскать что-то, когда ты совсем не разбираешься в вопросе. Давя в себе вялое раздражение, он принялся слоняться вдоль стеллажей, надеясь увидеть знакомые причудливые физиономии на обложках.

[July, 8. 1976] FBI Seattle Division
Альберт здесь всего (уже?) полгода, а количество недовольных им агентов уже (и тут без вопросов) достигло шести. Трижды на него жаловались родственники жертв, единожды - подозреваемый. А количество поданых им форм AFO [Assaulting a Federal Officer] бьёт все рекорды. Альберт снял шину с носа только на прошлой неделе, и его и без того специфичное лицо всё ещё украшает очередной красочный синяк.

Гутиерез, руководитель Сиэтловского отделения, - полный идиот, а его коллеги - непрошибаемые неандертальцы. Но это та реальность, в которой Розенфильд существует последние пятнадцать лет, в которой он будет работать, к которой должен адаптироваться, если хочет сделать мир хотя бы чуточку лучше. А он хочет. Он пытается. Пусть и чувствует практически ежедневно себя так, будто он делает это будучи связанным по рукам и ногам. Его не то чтобы не любят - вопрос в Бюро не ставится так - но работают с ним неохотно, через силу, исключительно по необходимости - потому что отрицать факт его профессионализма и уровня проводимых им экспертиз просто нельзя.

Если держать лёд на носу слишком долго, начинают ныть n. infratrochlearis, n. supratrochlearis и n. supraorbitalis, немеет m. procerus, придающая его лицу характерное выражение, что на краткие мгновения делает его похожим на остальных, как будто бы искусственно смягчая характер. Когда ноющая и тупая от холода боль доходит до lobus frontalis, проморозив sinus frontalis, Альберт готов опустить мешочек со льдом. но он открывает глаза и замирает, уставившись на буквально упирающуюся ему в кончик ноcа протянутую руку.

- ПОЛАГАЮ, ВЫ - АЛЬБЕРТ РОЗЕНФИЛЬД! - от громкости голоса хозяина руки у судмедэксперта моментально начинает сверлить лобные доли, и он морщится. Но онемевшая m. procerus неистово этому сопротивляется, вызывая не слишком приятные и уместные сейчас ощущения мурашек и щекотки. - ГОРДОН КОУЛ, РУКОВОДИТЕЛЬ РЕГИОНАЛЬНОГО ОТДЕЛЕНИЯ БЮРО В ФИЛАДЕЛЬФИИ. Я СОБИРАЮ НОВУЮ КОМАНДУ, ВЫ ДОЛЖНЫ БЫЛИ ПОЛУЧИТЬ МОЁ ПИСЬМО.

- Да, я - доктор Розенфильд, - не без труда выдавливает из себя Альберт, принимая для рукопожатия протянутую ему руку, а потом, благодаря недвусмысленной мимике и активной жестикуляции понимает, что... - ДА, Я - ..ЧЁРТ, НЕТ, ШЕФ КОУЛ, Я НЕ ПОЛУЧАЛ НИКАКОГО ПИСЬМА.

Он гневно косится в сторону стола Гутиереза, пока его руку всё ещё трясёт этот Гордон. Стоило ожидать.
- Вы.. - он убирает наконец от лица пакет со льдом и прочищает горло, чтобы ещё немного повысить голос, - ВЫ СКАЗАЛИ В ФИЛАДЕЛЬФИИ?

- ИМЕННО ТАК, АЛЬБЕРТ, - Коул таки отпускает его руку и протягивает небольшую папку, прослеживая затем за направлением взгляда Розенфильда и определяя пункт своего дальнейшего назначения. - ОЗНАКОМИТЕСЬ В ДОРОГЕ. СОВЕТУЮ ПАКОВАТЬ ВЕЩИ - У НАС САМОЛЁТ ЧЕРЕЗ ЧЕТЫРЕ ЧАСА.

▹ мы примем любую вариацию Гордона, кроме уж совсем адских отклонений ▹ мы с удовольствием поможем вам в разработке и унификации КОДА - у нас есть намётки и предложения ▹ мы легко адаптируем под ваши желания те наигранные им как НПЦ (или сформированные хедканонами) моменты, которые будут идти в разрез с вашими представлениями ▹ поможем адаптироваться в слегка изменённом каноне и привнести что-то своё ▹ we will make the Blue Rose Family whole again. ..за исключением Уиндома, конечно >< ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. лицо, на наш взгляд, Коулу пойдёт исключительно третье, но это вариативный пункт ▹ грамотность и желание творить

[indent]― И как вы это носите, ― сказал Текила. Придирчиво одернул манжеты, потянул темные лацканы, крутнулся так и этак. Эггси нетерпеливо посмотрел на часы. И чего, спрашивается, выделывается? Заигрывает сам с собой, думал Эггси, как школьница перед весенним балом:  а бутоньерку какую ― умную или красивую? а платье точно не полнит? а ты уверен, что этот цвет подходит к моим глазам?? Конечно, дорогая, ты только заткнись и бери, и иди уже с подружками туда, куда вы там обычно ходите: у мужчин свои мужские дела, мужские заботы и, черт побери, мужское личное время, которое можно провести с большей пользой, весельем или женой.
[indent]Текила поправил бабочку и заметил как бы невзначай:
[indent]― Теперь ваще не удивительно, почему вы по манерам такие отбитые. На мне эта херовина всего минуту, а я уже готов зачесать волосы и просить кларнет.
[indent]Ах ты мудак, подумал Эггси. Медленно втянул воздух носом. Ах ты пойло паленое, ах ты ковбой конченный, стэндапер доморощенный.  Тебя сюда позвали и впустили, приняли гостем как в лучших домах Парижа. Сделали костюм, в котором любой плебей сойдет за джентльмена, а ты, фермер позорный, морду ворочаешь. И мало было явиться сюда ростовой занозой в заднице, так еще вырядился в броги.
[indent]И стоит теперь, нервы треплет, чмошник.
[indent]Эггси шумно выдохнул, сказал:
[indent]― Ну всё, заканчивай красоваться, агент Горбатая Гора, наяривать на свое отражение останешься в следующий раз. И, будь добр, справься с этим как-нибудь без меня, ладушки ? ― и улыбнулся по злобному дежурно.
[indent]― Вот засранец, ― грубо рассмеялся Текила. В последний раз занялся своими многострадальными лацканами, развернулся и двинулся к выходу, коротко цокая каблуками. Эггси сделал ему ручкой. Подождал, когда звякнет колокольчик, и пошел смотреть примерочные. В двух из них, в отличие от вестибюля, уже был окончен ремонт. Эггси не знал, сколько раз бывал в ателье после взрыва. Не потому, что приходил сюда слишком часто или редко, и не потому, что ему было не важно: он предпочитал вести отсчет со дня свадьбы.
[indent]В таком случае Эггси посещал Риджент шесть раз, и первые из них стройка шла полным ходом. Там, где были развалины и крошево красного кирпича, вскоре прорастали леса о балках, лестницах и соорудительных мостиках, и день за днем пустота, которая осталась после взрыва, постепенно заполнялась фундаментом, стенами и панелями. Кингсман становился совсем новым, словно с иголочки: прозрачная витрина без единой трещинки блистала вызолоченной надписью, за которой спустя пару недель, считая с сегодняшнего дня, расправят плечи манекены. Их нарядят: со вкусом и по-джентльменски, поправят манжеты, отряхнут плечи в строительной пыли. Протрут прилавок, зажгут свет, а на дверь повесят: «Открыто».
[indent]Галахад знал, что в седьмой визит Артур начнет вербовку.
[indent]Глядя на это, кто-то может обмануться и решить, будто легко восстановить утраченное, если хорошенько постараться. Про себя Эггси называл это эффектом косметической отделки: когда фасад выбелен и выверен, прохожим кажется, будто происшествие давно миновало или его не было вовсе. Им кажется, что фасад ― самое главное, и если он на месте и выгладит хорошо, то словно ничего не случалось и всё осталось как раньше. Наверное, это хороший способ переживать потери. Главное, не быть с собой до конца честным и не думать слишком много. У Эггси это всегда хорошо получалось: не думать и не заморачиваться, но даже так ему было плохо и становилось хуже ― время от времени. Он не мог назвать свои чувства, потому что не умел их различить или распознать: они просто были с ним, скреблись и выли, выли протяжно, выли жалобно. Иногда Эггси хватало мужества их заткнуть. Тогда он обращался к себе голосом Мерлина: «Вспомни, чему учили», ― и наконец-то мог дышать.
[indent]Но если быть честным? Стать хотя бы на пару минут, хотя бы перед самим собой; стать честными и признать, что был беспомощен, был с беспомощностью маленькой, оголенной, едва ли жившей во благо и будто рожденной замертво. Он вспомнил, какой она была много лет до этого: такой же безропотной и молчаливой, но кричащей ― не словами, а поступками. Ведь мальчиков не учат высказываться. Их учат: не плачь, не бойся, будь храбрым и сильным. И делай что должно, и будь что будет.
[indent]Галахад должен убивать ― и он убивал, и никогда не видел перед собой человека, а только мишень. Он мстил именами погибших друзей и товарищей, но мстил ― кому? Тому, кто дергал ниточки, или тому, кто был повинен в наивности? Принял рыцарское имя, сел за круглый стол и решил, что отныне неприкасаемый, что больше никто не умрет ― ведь это другое кино. К чёрту, к чёрту всё. Быть честным ― трудно, быть честным ― для сильных, и лучше не думать, забыться, принять точкой отсчета наиболее счастливые дни, и вспомнить, чему учили.
[indent]Эггси зашел в примерочную номер три, потянул левый крючок. Вешалка откатилась вместе со скрытой дверью: внутри было как раньше, только оружейные стеллажи и полки наполовину пусты. Он медленно прошелся вдоль стены с фирменными печатками, зонтами, лосьонами, ручками и зажигалками. Эггси взял одну в руки, поигрался пальцами и сразу вспомнил, как пришел сюда впервые, и заулыбался как мальчишка. Тогда это казалось невозможным: стать кем-то хотя бы чуточку достойным, а теперь на нем дорогой костюм, статус секретного агента, титул шведского принца и шевалье, мать вашу, сан пёр э сан репрош. Он огладил гравировку: зажигалка была совсем как та,  которую он думал стащить из-под носа Гарри и которую едва не активировал Брендон, перед тем, как… нет, чёрт возьми, не думать. Вспомнить, чему учили.
[indent]У двери зазвенел колокольчик.
[indent]— Текила, ты что-то забыл? ― он крутил в руках зажигалку: всё еще старался быть с тем, чему учили.  Но когда он вышел и поднял глаза, там, у двери, прямо напротив, увидел Рокси. Она сказала:
[indent]― Привет, ― и Эггси замер. Забыл то, что должен был вспомнить, забыл, что можно не думать или то, что думать нужно, или что-то другое ― он уже и не помнил, как было в точности. Он выронил зажигалку.
[indent]― Твою мать, ― но ему было плевать. Пусть взорвется прямо здесь и сейчас, пусть только отстроенное, пусть это новенькое здание сгорит синим пламенем, если перед ним живая, настоящая Рокси.
[indent]― Твою мать, ―  Эггси переступил зажигалку, зацепил что-то ботинком, раздался жестяной шум, но ему было всё равно. Он видел перед собой только Рокси, он слышал только Рокси и то робкое «привет», и когда наконец-то добрался до неё, то, не сбавляя шага, обнял, крепко-накрепко хватая руками плечи. Она была теплая, пахнущая свежестью и дождем, дышащая, мягкая. Это точно, точно Рокси, его Рокси.
[indent]Эггси стоял так чуть дольше, чем положено. Хотя кто знает, сколько положено обнимать друзей, вернувшихся с того света? Минуту, две, пять? Кто его знает, думал Эггси, да и какая разница. Обнимать нужно долго, как можно дольше, пока не заболят руки, пока не поседеешь и не умрешь от старости. И даже это не могло быть уважительной причиной для того, чтобы выпустить Рокси.
[indent]― Рокси… ты… как? Что? Просто жесть… это… охренеть. Черт. Пиздец, прости, то есть: вау, конечно… твою мать, ― бессвязно пролепетал Эггси. Положил руки на плечи Рокси, чуточку отодвинул от себя, чтобы как следует рассмотреть.
[indent]― Ты классно выглядишь. Просто супер, ― он наконец-то выдохнул. ― Охренеть.

История началась, когда Картман шлепнул на стол увесистую папку.
— Что это? — Кенни ткнул в неё пальцем. Потом намотал на руку плащ, перекинул через плечо и запахнул на груди, как халат: с улицы тянуло прохладой.
Картман пригладил папку, поставил ладонь на столешницу, перебрал пальцами — стальные когти звонко клацнули о пластик. В другой руке он держал связку: там было несколько одинаковых ключей, и они едва слышно позвякивали. Бок о бок с ними болтался резиновый Эмбригуру с белой наклейкой у брюха, поверх которой крупными буквами значилось: «БАТТЕРС».
Снаружи задуло, и Кенни старательно спрятался под капюшон. Они были на складах, потому что место выбирал Картман, а тут всегда было сыро и холодно. И ветер завывал не как в центре, а действительно угрожающе, и ухал о тонкие стены контейнеров так, что содрогалось изнутри. Пару раз Кенни видел, как задрожала пластмассовая этажерка, а потом от стены отвалился «Злодейский План Номер Пятьдесят Четыре». Еще там стояла коробка из-под телевизора, и она повалилась тоже: бухнулась на пол той стороной, которая выкрашена синим. Синий был взят в рамочку, чтобы было похоже на экран, а по бокам кто-то мелками вывел разноцветные кнопки. А сверху подписано: «СУПЕРЗЛОДЕЙСКИЙ КОМПЬЮТЕР ХАОСА».
Картман раздраженно цокнул и запнул коробку подальше в угол. Затем неловко нагнулся, поднял «Злодейский План Номер Пятьдесят Четыре», скомкал и бросил не глядя. Кенни нахмурился: неплохой был компьютер, хорошо нарисован, старательно — так не каждый сможет. И план висел тут много дней, и провисел бы еще, и, возможно, использовался бы по назначению — во имя чего-нибудь принципиально недоброго, — если бы не разрушительное присутствие Картмана. А ему и отчитываться было не перед кем, потому что помещение принадлежало бабуле очкастого Дуги, и она разрешала там играть. А Дуги был заодно с Баттерсом, а Баттерс, на правах старшего как по возрасту, так и по званию, являлся доверенным хранителем связки. Он торжественно нарек вверенный ему артефакт «Ключом Измерения Хаоса», и приставил к нему грозного охранника — капитана Эмбригуру, которого пришлось снять со школьной сумки. Но Баттерс пошел на эту жертву ради большого дела, и Кенни помог ему разжать карабин, и приделал новый, чтобы брелок не свалился с кольца.
А теперь священный артефакт находился в загребущих лапах Картмана.
— И откуда у тебя ключ от логова Хаоса?
— Я вежливо попросил и он любезно его мне дал.
— Картман, говнюк, ты опять угрожал Баттерсу?
Картман закрыл глаза, помассировал виски, сказал назидательно:
— Ну сколько мне еще повторять: я — не говнюк. Это вы — говнюки. НЕ Я, понял? А ВЫ. И Енот, мать твою, Мистерион. Е-Н-О-Т! — он ткнул пальцем в грудь, указал на маску. — Первое правило клуба супергероев: кто называет другого по имени, когда на нем костюм, тот обсос вонючий и нахуй идет, ясно тебе?!
— Да ты задрал потому что. Пятый раз за неделю, — Мистерион подтянул перевернутое ведро, которое было тут вместо стула, и забрался на него с ногами. Картман скрестил руки на груди и нетерпеливо притопнул подошвами. Пришлось сдаться:
— Так что это за папка, Енот?
— Так-то лучше, — сказал Енот. Потом расправил плечи, чтобы смотреться внушительнее; подтянул штаны и прочистил горло. — А это, мой героический друг, не папка. Это целый документ, тайный и секретный, и чтобы он не попал в злодейские руки, мне пришлось схлестнуться в жестоком бою с рыжей сукой Салли Тернер, — и он победно потряс папкой перед самым носом: только сейчас Кенни заметил, что она была с узорами и наклейками, и явно девчачья. Тем временем Енот медленно расстегнул застежку, чтобы получилось совсем уж триумфально, потом вытащил разноцветную карту Южного Парка и разложил на столе. Там были желтые квадраты зданий, серые палочки перекрестков и покатое голубое пятно, больше похожее на фасолину, прямо за школой.
Мистерион осмотрел её как следует, подумал и сказал:
— Ты побил Салли Тернер ради раскраски?
Енот взглянул на него, как на идиота.
— Вот скажи мне, ужас в капроновых колготках, что делают супергерои? Правильно, сиротеют, страдают и защищают город от несправедливости. А какой город надо защищать? Правильно, «мой город» надо защищать. Мой, Мистерион. Не наш. Ну и как мы будем это делать, если нас двое, а? — он прокашлялся и проговорил мрачным голосом:
— Этот город слишком мал для нас двоих, Мистерион, — Енот взял фломастер, снял колпачок, потрогал стержень, недовольно цокнул. Поставил на место, взял другой, приложил к карте и линией поделил её пополам. Написал справа «Е», а слева — «М».
— А, нет, секундочку, — Картман высунул кончик языка и старательно обвел «Свистуна Вилли» так, что он стал принадлежать территории «Е». — Щикарно-о. А почта тогда сдвигается во-о-от сюда…
— Какая разница, кто на какой территории? Наша цель — помогать людям, и это то, ради чего я ношу свой плащ, — серьезно сказал Мистерион, и опустил голову так, что на глаза упала глубокая тень.
В отличие от Картмана, Кенни действительно хотел помогать и быть полезным, и понимал, что большое дело состоит из маленьких поступков. Ему не нужно было славы или общественного признания, и других почестей тоже: было хорошо уже от того, что город становится чуточку лучше. И, самое важное, Кенни знал то, чего не знал Картман. Этого не знали и остальные пацаны, и взрослые, живущие по ту сторону железной дороги: плохую жизнь и отношение к жизни, то, особое, которое удается увидеть только в бараках, грязных канавах и подворотнях.
И в разделе территории не было никакого смысла, потому что всё равно никто не будет держаться границ, и только Картман будет использовать это в своих целях. Поставит Баттерса на счетчик за посещение «Свистуна Вилли» или еще что придумает. Потому что тайные документы, добытые в жестокой схватке, у пацанов на том же счету, что у девчонок — списки, и если уж рассекретили и забились играть так, как написано, то нарушать нельзя, иначе ты — козел вонючий. К тому же, Картман достал папку нечестно, а это шло вразрез с представлениями Мистериона о геройстве.
Таким образом выходило, что в папке Салли Тернер заключалась власть, которой, вопреки словам Енота, было суждено попасть в злодейские руки. И эти руки прямо сейчас отмечали крестиками стратегически важные объекты. Так что он спрыгнул с насиженного и ловко выдернул её из чужих рук.   Сказал:
— Так не делают, Енот. Это — личная вещь Салли и её надо вернуть.
— Эй, отдай, не будь козлом! — заверещал Картман и ринулся на Кенни, но тот был проворнее и, ловко увернувшись от чужих лап, выбежал на улицу.
Снаружи бушевал ветер, так что пришлось придержать капюшон, чтобы не слетал. У противоположного склада стоял мусорный бак, и Мистерион подбежал к нему, вспрыгнул на крышку и дальше — на контейнер. Енот остался позади: его задница естественным образом не давала шанса оперативно забраться на верхотуру, так что он мельтешил внизу, выбирая, с какой стороны подступиться к взятию стены. У него никак не получалось: он свернул крышку, запутался в плаще, смачно выругался. Потом яростно ткнул в сторону Мистериона пальцем и выкрикнул:
—  То есть так, да?! Запомни мои слова: это не я развязал войну, это ты, урод, развязал войну!
Кенни лишь пожал плечами, убрал папку под плащ и показал Еноту средний палец. А затем сорвался с места и был уже у дальнего угла крыши, когда услышал:
— НУ И ПОШЕЛ ТЫ НАХУЙ, МИСТЕРИОН!

В городе он был быстрее, потому что знал, где можно срезать угол, а где взобраться по пожарной лестнице. Так что Мистерион стремительно преодолевал расстояние до цели — дома Салли Тернер.
Наверное, у него будут неприятности: Картман не любил, когда его разводили, а особенно — если это шло вразрез с его планами. Но Кенни не боялся по многим причинам: героям страх не положен по статусу, а инстинкт самосохранения — не то, чем руководствуются бессмертные. А еще (самую малость) он верил в то, что Эрик Картман — не такой говнюк, как все думают.
Мистерион взбирался по пожарной лестнице, когда услышал:
— Слышь, малая, да мы тебя не обидим. Сходим, пробздимся парочку кварталов, мы этого, того, компания вообще пиздатая. Никто не обидит, слышь меня, да? — говорил пацан. Кенни пригнулся, чтобы разглядеть лучше.
Это были старшеклассники, и каждый из них был на пару голов выше Кенни. А еще они отирались в переулке, а в переулках всегда торчат обсоски типа тех, с которыми тусуется Кевин: козлы с яйцами вместо мозгов и большим самомнением только потому, что на пару лет старше. Он посчитал и прикинул: их было пять, а пятеро против одного — всегда неравный бой. Кенни прошел бы мимо, потому что один раз нарвешься на старшаков, а проблемы потом — всю жизнь, но вот Мистерион…
— Эй, вы, отстаньте от неё, — он спрыгнул с лестницы и приземлился прямо между девчонкой и старшеклассниками.
— Это еще че за хер?
— Пиздец, зацени! Классные трусы, пацан.
— Слышь, придурок, отвали отсюда, тут ваще-та интеллегентные люди разговор ведут. А не свалишь — вынесем, — это был тот, что за главного. Он угрожающе выставил нож.
— Попробуй, — сказал Мистерион, и выбросил дымовую шашку. На самом деле дымовая шашка была ярмарочной хлопушкой, которую удалось урвать, когда они с классом ездили на экскурсию в Денвер. Но и её было достаточно для отвлечения внимания: хлопушка вспыхнула и взорвалась как настоящий фейерверк, а Мистерион, воспользовавшись замешательством старшеклассников, схватил девчонку за руку, сказал:
— Доверься мне, — и они побежали из переулка.

Приказы капитана не обсуждаются. Капитан - абсолют на корабле, даже если это Монки Ди Луффи. Этого непреложного правила придерживался Ророноа с самого начала совместного путешествия и не собирался нарушать не при каких обстоятельствах. Он многое терпел сквозь зубы, но всегда принимал даже самые абсурдные заявления Луффи, и еще никогда ему не хотелось поступиться пиратским законом столь явно, как с момента торжественного [обраненного вскользь, между куском мяса и другим, поменьше] объявления, мать его, Альянса. С Трафальгаром, дозор его побери, Ло. Нет, Зоро не против. Идея выйти на йонко ему по душе, даже план, предложенный Ло, не кажется чем-то идиотским, отнюдь, похоже на настоящую стратегию, к которой Мугивары ранее если и прибегали, то только в мыслях [не все]. Все это очень правильно и по-взрослому, но... не в стиле команды соломенной шляпы. Это не решение капитана, хоть, судя по довольному виду последнего, он вполне одобряет. Наверняка, как обычно услышал только то, что ему нужно завалить Дофламинго и Кайдо. А значит, снова возьмет на себя самых сильных. Снова пойдет по прямой, попутно кого-то спасая, собирая все раны. Зоро знает, что пойдет следом. Он будет чуть поодаль, на расстоянии меча.
Зоро слушает план молча, лишь изредка цыкая на взволнованных и перепуганных лишь репутацией врага Нами, Усоппа и Чоппера. Зоро внимательно изучает нового союзника и приходит к неутешительному выводу: Ло что-то скрывает. Зоро чувствует это нутром. Зоро видит, что Робин с ним солидарна.
Еще два дня Ророноа следит за Ло издалека. Всматривается в ленивые движения Хирурга Смерти, боясь одного - не успеет. Не сможет поймать тот момент, когда Трафальгар решит активировать пространство, когда нанесет подлый удар. Неужели его нодачи лишь для красоты? Ло почти всегда закутан в свое пальто, но Зоро и так способен оценить его телосложение, угадать сильные руки. В ленивых движениях он не видит лишнего, понимает - мастерство. А в глазах замечает тягучее болото внутренней тьмы. Ло, наверное, думает, что его не заметно, раз позволяет себе обнажить частицу души. Ладони сводит от нетерпения, мечи вибрируют, угадывая желание своего хозяина. Зоро вынужден быть настороже. Он тягает свое железо усерднее, чем неделю назад. И старается не думать о том, что однажды найдет обезглавленное, но еще вполне живое тело капитана на палубе. Или... Зоро старается не думать вообще.
Зоро не доверяет Ло. Потому что его капитан доверяет, кажется, всем. И Трафальгар отвечает ему взаимностью. Когда он в очередной раз ретируется с палубы, едва бросив взгляд на самого Зоро, Ророноа лишь убеждается в собственной теории. Когда Ло быстро и четко отражает летящий в его сторону сорвавшийся из лап Чоппера игрушечный снаряд (что за дети, как будто мало им настоящих сражений), Зоро выстукивает рваный ритм на рукояти Вадо. Как жаль, что его нельзя убивать.
Было нельзя. До тех пор, пока Трафальгар не нарушил главного правила на корабле - не покусился на его капитана. Случилось то, чего Зоро так опасался. Он опоздал. На секунду. Черное, как гнев Ророноа, с тонким алым узором лезвие меча царапает кожу на горле Ло, сам Зоро стоит чуть позади, со спины. Он с трудом сдерживается, чтобы не снести эту многомиллионную голову единым движением - хорошо, что он выбрал Шусуй, Китетсу бы уже порезал артерию, он куда более нетерпелив, чем его собрат. Зоро с опаской смотрит на трепещущий в руках Ло куб и с облегчением понимает: не сердце. Скашивая взгляд на распростертое на палубе тело капитана, Зоро замечает, как на другой стороне Усопп натягивает резинку кабуто. Слышит, как звенят сочленения климат-такта Нами, а кожей чувствует, что Робин все видит. Ророноа не нужны тысячи глаз, ему достаточно своего одного и еще четырех внутреннего Асуры, чтобы знать: команда все знает. Здесь каждый готов сразиться, здесь каждый умрет за капитана. Он не должен позволить им быть излишне безрассудными. За свои ошибки Ророноа привык расплачиваться сам.
- Верни, - почти вежливо произносит Зоро, медленно переводя взгляд с куба на затылок Ло. Жалеет и радуется одновременно, что не способен сжигать до тла.